Воды Стикса несут лодку, плещут в борт. Своды пещеры озаряют яркие вспышки. Полная дама с гамбургером в руке говорит Харону: - Я хочу с вами сфотографироваться. Харон отвечает: - Да, конечно; пять долларов.
Еще она говорит: - Мой Томми хочет писать. Харон отвечает: - Возле выхода будут биотуалеты.
Уничтожив смертоносными лучами города и превратив в пустыню леса, инопланетные захватчики согнали всех выживших людей вместе и объявили им: "Земляне, мы пришли с миром!"
Одна красавица захотела увековечить свое лицо. Она пришла к мастеру и велела отлить с него маску. Мастер отказал. - Прекрасная госпожа, не извольте беспокоиться, - сказал он, - ведь у меня до сих сохранилась та старая маска, с которой мы отливали ваше лицо.
- Ну вот я знаю его почти десять лет, из них пять мы были вместе, ну сначала. Сейчас просто друзья. Мы оба любим китайскую еду. И я отлично помню, что он никогда не ест палочками, всегда ложкой там или чем. А потом мы идем в китайщину, ну просто по-дружески поговорить о жизни, посидеть... И он ест палочками. Я говорю, чего это ты. А он мне - да я ж всегда так. И я такая сижу и пытаюсь понять - я действительно не помню? Или кто-то изменил матрицу, пока я отвернулась? Или под "всегда" имелось в виду не "всегда", а последние пять лет? Очень это мучает меня, на самом деле, потому что это важно, знать такие мелочи о близких людях.
Сброшенные змеей чешуйки, обрезки ногтей, катышки со свитера, нарезанный кубиками пластилин, свежая стружка - ведьма ссыпает в мешочек, кладет в коробку от овсяных хлопьев и ставит на полку в супермаркете.
По весне она берет в руки лопату и переворачивает землю. На руках мозоли, она думает - вот, хорошо поработала; но подходит ее матушка и говорит, смеясь: лентяй за дело, мозоль на тело. Вместо гордости - стыд.
Его привезли в грязном черном ящике, он был одет во что-то пафосное, торжественное, соответствующее случаю. Врачи быстро привели его в норму, он очнулся в палате, рядом сидела его любимая жена. Она плакала. Он открыл глаза и улыбнулся ей, она улыбнулась, словно солнце заглянуло в окошко, и все морщинки на ее лице очертились. Она была красива, несмотря на возраст. Это было так правильно, так прекрасно – очнувшись, увидеть ее родное лицо. Еще некоторое время он провел в больнице, под наблюдением врачей. Затем жена забрала его домой. Он был еще слаб, с трудом вставал, жаловался на боли. Жена присматривала за ним, выводила на солнечную веранду. Шли месяцы, ему становилось лучше. Он любил вместе с ней любоваться на море, иногда что-то бренчал на гитаре, вдохновившись шумом волн. Жизнь потекла размеренно, спокойно, но интересно. Он все чаще брался за инструмент, каждый раз увереннее и с большим удовольствием. Жена занималась домашними делами, рисовала славные акварельки, ходила гулять на берег и возвращалась уставшей, но вдохновленной и довольной. Немного окрепнув, он начал ходить с ней вместе. Это было чудесно, хотя он и не слишком любил бесцельно бродить вот так. Они прожили долгие годы на берегу. От такой жизни расправились морщинки на лицах, оба посвежели. Затем продали свой уютный домик на отшибе, уехали в город. В городе, как водится, суета, беготня, работа – нашлась легко, они оба были хороши в своем деле. Деньги от дома быстро таяли, но жить было на что. Конечно, приходилось стараться. Но они не унывали, работали себе и по вечерам занимались любовью. На их жизненном пути было множество людей. Кто-то уходил, кто-то приходил. С годами оставалось все меньше друзей и знакомых. С работой шло все хуже. Заказы стали редкими. Да и в отношениях появились какие-то трения. Они тихонько развелись, но продолжали жить вместе. Наконец стало совсем тяжело, и они вновь переехали. В новом месте была другая работа, но вот беда – они оба стали забывчивы, это усложняло дело. Жена стала ночевать где-то в другом месте. Наконец они расстались, легко и безболезненно. В последний раз занялись любовью, а через несколько дней в ночном клубе поговорили по-дружески и просто разбежались. Он играл, она смотрела, потом разошлись по домам и не виделись больше никогда. Она ему снилась потом. Но прошлого не вернешь. Он встретился со следующей женой на кладбище. Ее только что выкопали и она, разумеется, нуждалась в помощи врачей, чтобы прити в себя. Он занялся ею. Не спал ночами, пока врачи откачивали из ее тела всевозможную химию. Наконец разрешили увезти жену домой. Было неспокойно первое время, но потом все вроде наладилось. Правда, у него начались проблемы с памятью – ну да что поделаешь, возраст. Прожили они недолго, как-то стали чужими друг другу и расстались шумно, при всех родственниках и друзьях. Еще некоторое время встречались иногда, даже занимались любовью. Потом он стал жить с родителями, и это было уже как-то неуместно, так они расстались совсем. Он пошел учиться, но теперь он очень многое забывал. Порой брал в руки гитару и мучительно пытался сыграть свою любимую песню, которую еще несколько лет назад мог лихо отбить по струнам, даже не глядя. Теперь не получалось совсем. Через несколько лет таких мучений он вовсе забросил музыку. Тогда он заметил, что стал ниже ростом. Что ж, это всех постигает рано или поздно. Он чувствовал, что устал от жизни. С памятью стало совсем плохо, и его отдали в школу. Там объяснили, что пустота сознания – это нормально, и что в его возрасте это даже хорошо: приближаясь к финалу жизни, совсем неплохо очистить голову от всяческого мусора, насладиться простыми радостями жизни. Он постиг удовольствие игры. Понял важность момента, красоту всего проходящего. Теперь ему не было дела до остального мира. Ему не нужно было больше заботиться о себе. Он занялся медитацией, стал совсем крошечным, много спал, вкусно ел, играл, незатейливо общался с другими такими же, как он. Полюбил простое: хруст снега под ногами, прожилки на листе, упругий звонкий мяч, отпрыгивающий от стены. Наконец он достиг просветления. Окружающий мир сузился и перестал иметь значение. Однажды стало понятно, что он готов покинуть мир, и его торжественно отвезли в больницу. Его мать очень волновалась. Потом было больно и ей, и ему. Его, кроху, вложили ей в чрево. Он быстро успокоился и расслабился – там было тепло, темно и хорошо. Мать его была счастлива – она теперь носила его под сердцем. Девять месяцев он потихоньку таял. Вспоминал иногда свою жизнь – жен, домик у моря, струны гитары под рукой. Выталкивая из себя частичку отца и окончательно угасая, он подумал, что жизнь удалась.
Жили однажды две соседки, и были у них сыновья. У черной матери – черный сын, у белой матери – белый. Раз отправились мальчишки погулять, да набрели на смоляное озерко. Извозились в смоле по самые уши, вернулись домой оба черные. Черная мать всплеснула руками, запричитала, прикатила корыто, налила в него воды. Стала стирать одежду, да вместе с ней постирала и сына. Да только смола все не отстирывается. Постирала заново, да еще три раза, и повесила сушиться на солнце. Наутро глядит – а сын ее застирался, выцвел, на солнце выгорел и стал совсем белый. А друг его увидел, как черная мать своего сына моет, уши ему дерет да ругает, испугался и убежал в лес. Наутро вернулся домой, а смола въелась, и стал он совсем черный. Сколько его ни мыла белая мать, все без толку. С тех пор так они и стали жить: у черной матери белый сын, у белой матери – черный.
Девочка на шаре переводит взгляд с гладко выбритой головы силача на шар у себя под ногами. С шара - на голову, с головы - на шар. Иногда ей кажется, что где-то внизу мелькают уши и широкие плечи. Она осторожно касается своей макушки: может быть, по ее голове тоже, в свою очередь, топчется крохотная акробатка? Но нет - это всего лишь сквозняк щекочет ее волосами.
Главнокомандующий войсками Тьмы летает на драконихе. Про него говорят, что бессмертен, что вместо сердца - камень, что дракониха предана ему и всегда приходит на помощь. Слухи правдивы, да не совсем. Много лет назад дракониха вырвала его сердце и вложила вместо него каменное яйцо. В камне спит ее детеныш, согреваемый горячей человеческой кровью. Он будет спать еще пять сотен лет, а потом разобьет каменную скорлупу и вылупится из человека. До тех пор дракониха будет оберегать двуногую оболочку, не даст ей умереть. Людям нравятся легенды. Бессмертный воин зла, не то приручивший, не то подчинивший себе дракона - это так пафосно и готично. Им было бы скучно смотреть на человека, в которого просто отложила личинку огромная крылатая тварь.
Одна девочка точно знала, что с ней Ничего Не Случится, и ничего не боялась. С ней действительно Ничего Не Случилось, и она только в конце жизни поняла, что бояться надо было именно этого.
На закате госпожа садила ядовитых пчел на цветки лотоса, и лепестки смыкались над ними. Госпожа дарила лотосы врагам, и на рассвете врагов у нее не осталось.
Каждый день нахожу в горшочке с ростком имбиря маленькое перышко и прячу в жестяную бонбоньерку. Может быть, однажды удастся сделать из перьев синюю птицу.
Жила-была старуха у самого синего моря, и каждый день ловила по золотой рыбке. Старуха их держала в вазах, в стаканах, в фонаре, в лампочках, в миксере и кухонном комбайне, во флаконе от духов. Рыбки кричали ей все хором: отпусти нас, мы исполним любое твое желание! Но старуха была глухая и видела только, как они открывают рты.
На скамьях сидят три дамы. Позади у них турнюры, внутри - турниры. У одной в руках гордость и предубеждение, у другой - преступление и наказание, у третьей - сто лет одиночества. Дамы не ходят в цирк, но им от него не уйти. Дамы слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать, что жизнь - цирк, и слишком непрактичны, чтобы признать, что цирк - их жизнь. Они всегда терпят соседство зверей и клоунов. Некоторые, правда, в знак протеста надевают брюки.